– «Матрица», – сказал Сергей.
Кир кивнул.
– С одной стороны, ничего общего: машины, использующие людей как источники энергии – нелепица какая-то. Мне вообще кажется, что им пришла в голову идея о виртуальности всего сущего, и потом они думали-думали, придумывали причину, по которой так может быть, да так ничего правдоподобного не придумали. А с другой стороны, единственное, чего не хватает виртуалу, чтобы стать автономным, – это возможности появления в нем новых единиц разума без участия реального мира. И тогда он может существовать сам по себе. И будут через пару тысячелетий по времени «вирта» его жители спорить и рассуждать, зародилась ли жизнь сама по себе или сложное устройство их мира – заслуга некоей божественной сущности.
– Ну это ты уж совсем загнул. – Сергей вздохнул, выпрямился. – Кажется, я краем глаза в одной из комнат кровать видел. Полежу немного, устал я что-то.
– Хорошо тебе, – сказал Кир с завистью, – тоже бы с удовольствием поспал, но не могу. Иди отдыхай, я тут буду.
Сергей кивнул и зашел в дом. Посмотрел на лестницу, потом повернулся и пошел в коридор, распахивая все двери. За четвертой по счету обнаружилась запыленная кушетка. Сергей зашел, остатками многострадального пиджака ее вытер. Посмотрел на грязную тряпку в своей руке, звонко чихнул и зашвырнул ее в угол После чего лег на холодный кожзаменитель грязно-желтого цвета и закрыл глаза. Сон накатил мгновенно.
Сергей открыл глаза и в первые мгновения никак не мог понять, что с ним и где он находится. Картинки недавних снов мешались в голове с недавними же воспоминаниями, и что из этого было настоящим, спросонья понять было непросто. Сергей помотал головой, приподнялся на локтях, огляделся. Серый тусклый свет лился из запыленного окна, освещая скудную обстановку комнаты: стол, стул, шкафчик у двери – на этом список предметов обстановки заканчивался, если не считать кушетки, на которой лежал Сергей. Чесноков встал, потянулся и подошел к окну. Провел пальцем по пыли – на стекле осталась полоса, через которую стали видны детали пейзажа и спина Кира – он, обхватив колени руками, сидел на земле чуть левее окна. «И что, – подумал Сергей, – он все время тут так сидел? Интересно, сколько я спал?» Уже собрался выйти из комнаты, но тут его взгляд упал на стол. На нем, покрытый все тем же толстым слоем пыли, лежал какой-то журнал. Сергей поискал взглядом что-нибудь, чем можно протереть обложку, не нашел, поморщился и вытер просто ладонью. Под пылью обнаружился коричневый картон с надписью «Книга учета амбулаторных больных». Заинтересовавшись, Сергей быстро пролистал журнал, но он был девственно-чист – просто разлинованные листы плохой серой бумаги. Сергей зевнул и захлопнул журнал, что-то покатилось по столу и упало на пол. Сергей нагнулся, подобрал упавший предмет. Это оказался карандаш. Чесноков хмыкнул, подошел к окну, поднес к стеклу руку и согнул палец, но стучать в стекло, чтобы привлечь внимание Кира, вдруг передумал. Вернулся к столу, раскрыл журнал и напряг память. Написал «CDX2112800», подумал, нерешительно дописал «2» и поставил звездочку. Присмотрелся – никаких новых символов на листе не появилось. Попробовал несколько других вариантов – результат был тот же, то есть никакого. Сергей вздохнул и попытки прекратил: то ли он неправильно запомнил код, то ли этот код здесь просто не работал. Идти к Киру на улицу почему-то не хотелось, спать дальше – тоже. Какие-то смутные тревоги бродили в глубинах подсознания, никак не желая оформиться в мысли.
Одиночество – не болезнь и не тоска.
Одиночество – отсутствие себя.
Не поиски несмысла,
Не бег от пустоты,
А скрип подкожно мышцы
Сердечной…
…Пойманной в тиски, – написал Сергей. Перечитал, усмехнулся. «Мышцы, – подумал саркастически, – на какой же строке кода у вас, друг Чесноков, начинается сердце? И чего в нем, интересно, больше – нулей или единиц?» Приложил острие карандаша к бумаге.
Сущность жизни – миров столкновения —
Раз и единожды стоит лишения.
Кандалы вольности вновь обрываются,
Трезвость сознания в душе просыпается,
Переписаны мысли в глубине подсознания,
Программатор сбоит на сердечном дрожании.
Солнце, реальность мечты, жизнь мышления,
В изгибах извилин дремлют сомнения.
Видимо, это не жизнь, не посмертие.
Уподобление Вечному огню,
Ненастоящей конфорке с газом,
Удушающей песню мою
На корню.
– Это что? – спросил вдруг кто-то из-за спины. Чесноков вздрогнул, выронил карандаш и повернул голову. Кир стоял рядом и вытягивал шею, рассматривая лежащие на столе предметы. – Это ты написал?
– Я… – Сергей поднял карандаш. – Слушай, а зачем спецназовцам спать?
– Не спать, – ответил Кир задумчиво после некоторого молчания, продолжая читать, – а чувствовать усталость. Все просто: если усталость как явление в игре есть, то и спать в ней тоже можно. Ты это зачем написал?
– В каком смысле? – удивился Сергей. – Просто захотелось. Настроение какое-то мутное.
– Заметно, – сказал Кир, отодвигаясь от стола. – Знаешь что? Я даже критиковать ничего не буду… но давай ты просто больше стихов писать не будешь?
– А что не так? Что тебе не понравилось?
– Все понравилось, – мотнул головой Кир, – прямо так все понравилось, что хочется взять автора и пристрелить, чтобы не мучился.
– М-да-а, – сказал Сергей, – то ли рецензент чересчур пристрастен, то ли первый стихотворный эксперимент оказался неудачным. Впрочем, неудивительно – у меня и раньше со стихами не складывалось, не то что у так называемых «Олдеев». Но может быть, ты все же почетче выразишься, что именно тебя так не устроило? Стиль, рифма?